1
В детстве кто не мечтал стать героем? Примеров для подражания было
множество: Чапаев и Будённый, Чкалов и Громов, Жуков и Панфилов,
Покрышкин и Маринеско, Гагарин и Леонов… А фильмы о подвигах
молодогвардейцев, Зои Космодемьянской, Александра Матросова, Николая
Кузнецова? А книги, которыми зачитывались – «Два капитана», «Сын полка»,
«Это было под Ровно»? Моим сверстникам было на кого равняться.
Наше мирное счастливое детство не сулило будущих потрясений и гроз и
потому мы все хорошо понимали: проявить мужество и героизм будет весьма
затруднительно. Играя в войну, дети мало наделись, что вновь вернётся
великое время героев, - настолько могучей и несокрушимой была наша
страна, столь подавленными и бессильными казались её враги.
Мне в детстве довелось познакомиться не только с книжными, но и с
настоящими, живыми героями. Тогда они были в большом почёте. Алексей
Маресьев, прототип героя «Повести о настоящем человеке» – первый из
славной когорты победителей, которых я видел своими глазами.
Тогда мне было одиннадцать лет, знаменитую книгу Бориса Полевого читал и
героя, как все, именовал согласно тексту – Мересьев. Но – книга книгой,
а увидеть восхищавшего всех стойкостью и бесстрашием лётчика – дело
почти фантастическое. На встречу с героем я шёл как Эдип к пустынному
сфинксу.
Зал областного Дома политпросвещения (мест на шестьсот) был набит битком.
Мы с отцом сидели в девятом или десятом ряду напротив трибуны. Вокруг
меня обосновались зрелые, солидные люди – партийные и советские
работники, преподаватели, ветераны войны и труда. Молодых лиц здесь я не
видел.
Дежурные речи организаторов мало кто слушал. Зал глухо гудел. Всем не
терпелось услышать голос самого Маресьева. Люди тянули шеи, разглядывая
сидящего в президиуме крепкоскулого черноволосого человека в тёмном
костюме с Золотой Звездой на груди.
Вот он поднялся и вышел к трибуне. (Некоторые привстали, с любопытством
глядя на ноги героя, у которого, как известно, были ампутированы обе
ступни.) Но в походке Маресьева, который шёл к трибуне уверенно, как
кавалергард, не было заметно изъяна. Зал одобрительно выдохнул и затих.
В своей речи Маресьев о подвигах на войне даже не поминал – рассказывал
больше о работе на посту ответственного секретаря Советского комитета
ветеранов войны. Но людей интересовало не это. Я, например, всё думал,
как это Маресьев летал с протезами вместо ступней, да ещё сбил семь
самолётов фашистов? Как ему удавалось управляться с педалями? (В том,
что на истребителе имелись педали, я отчего-то был твёрдо уверен.)
Наконец, из зала посыпались вопросы. Поднялся высокий осанистый ветеран,
по-видимому, офицер. Спросил громко и чётко:
- Алексей Петрович! Вы были сбиты над безлюдным лесным массивом.
Тяжелораненым, зимой, по снегу, восемнадцать суток ползли через лес. Как
у вас на это хватило сил? Что вы ели все эти дни?
На лицо Маресьева легла хмурая тень. Казалось, тяжесть пережитого всё
ещё гнетёт его сердце.
- Я, товарищи, пока полз к своим, вообще ничего не ел, - слова глуховато
звучали средь притихшего зала. – Само посудите: зима, тёмный лес. Какая
в лесу провизия? Один раз гляжу: пень, а в нём дупло. Сунул руку, а там
– ящерица. Схватил её – и не знаю: с головы начинать или с хвоста?
Маресьев улыбнулся, заулыбались и мы. Таков русский человек: даже в
тяжёлые минуты он способен трунить над собой, а, значит, не сдаваться
никакому горю-злосчастию.
После встречи с Маресьевым состоялась демонстрация нового кинофильма «Белорусский
вокзал», имевшего необычайный успех. Но не сцены из фильма, а лицо
героя-лётчика навсегда врезалось в мою детскую память. Что чувствовал он,
став живою легендой, восславленной в книгах и фильмах?
Вместе с тем я стал подмечать, что кое-кто из отцовых знакомцев уже
восхвалял иных, «буржуинских» кумиров.
- Нам, Боря, до Запада далеко, - вещал отцу вальяжный дядя, дважды
смотавшийся «за бугор» и мечтавший «прогрызть свою нору во Внешторг». –
Это у них – квартиры, машины, музыка, Голливуд. А у нас: «хрущёвки»,
корыта, ширпотреб, самодеятельность. Одним словом, колхоз!
Вскоре я узнал, что отец этого дяди – герой Сталинграда, будто бы
награждённый самим Чуйковым, а затем, в лютой битве под Курском
оставшийся без руки. Мне впервые пришлось дивиться тому, что сын героя –
такая скотина.
2
Cтать космонавтом – эта мечта многих юных не миновала меня и моих
сверстников. Встречать Владимира Шаталова, одного из космических
первопроходцев, недавно вернувшегося из полета на корабле «Союз-4»,
собралась большая толпа. Стоял тёплый солнечный день. На площади перед
Дворцом культуры машиностроителей яблоку негде было упасть. Над головами
людей колыхались флаги и транспаранты. Но общее настроение было не таким,
как на рядовой демонстрации. Атмосфера восторга, как глухой дальний гром,
готова была разрядиться неистовым радостным криком.
За несколько лет до этого неподалеку отсюда, на площади перед
драмтеатром, такая же необъятная толпа гневно требовала выйти к ней «кукурузника»
- предсовмина Никиту Хрущёва, который приехал вручать области Знамя за
перевыполнения плана по хлебосдаче. «Выходи, Никита! – кричали люди,
желая знать, отчего, как в военную пору, из продажи совершенно исчез
пшеничный хлеб, а за ржаным выстраивались большущие очереди.
Поговаривали, что Никита Сергеевич подарил русский хлеб индонезийскому
президенту Сукарно за обещание «строить социализм по-индонезийски». А
когда на продажу выбросили кукурузный хлеб, суровые старухи без обиняков
предрекли: «Быть войне!»
Заслышав грозный гул толпы, Хрущёв затрепетал. Ему доложили, что на
площади полно фронтовиков, которые – персек это хорошо понимал – шутки
шутить не любят. Выйти на площадь к озлобленным людям - об этом нечего
было и думать. Друга индонезийского народа вывели через задний вход,
усадили в «победу» и через городской сад умчали к вокзалу.
… На встречу с лётчиком-космонавтом люди шли и шли с разных концов.
Переговаривались возбуждёнными голосами:
- Дождались, наконец. Живого космонавта увидим!
- Эх, жалко, Юра Гагарин погиб…
Я, как и все одноклассники, после первой смены домой не пошёл – стоял на
высоком школьном крыльце в ожидании знаменитого гостя. С крыльца хорошо
просматривался парадный подъезд Дворца, к которому, прорезав толпу,
медленно подошёл лимузин. Шаталов в форме военного лётчика взошёл на
площадку пред входом и под громкие аплодисменты принял цветы от стайки
подбежавших к нему пионерок.
Эти пионерки были из нашей школы. Одну из них растроганный герой
поцеловал. Девчонка, преисполнившись чувств, сказала подругам: «Знайте,
этот день я никогда не забуду. Никогда, никогда больше не буду мыть эту
щёку!» Насмешничали над нею лишь немногие из мальчишек, а девчонки
отнеслись с пониманием. Космонавты в те времена почитались как
небожители.
3
Пришли девяностые годы – и громозвучная поступь Златого Тельца заглушила
всё бесчисленное разнообразие звуков жизни страны. Мода на героев прошла.
Примером становились ушлые скоробогатеи, почитавшие главной доблестью
умение обжулить ближнего. Наш порочно зачатый креативный класс уродился
c антигосударственным вывихом. Хлестали слова либералов: «Мы должны
покаяться за красно-коричневое прошлое», «патриотизм – свойство негодяев»
и проч. Немало было тех, кто воспринял эти слова равнодушно. Их дети,
играя в войну, подражали Рокки и Рэмбо. Школьники и студенты,
начитавшись новых учебников, всерьёз поговаривали, что Германия напала
на Советский Союз из-за того, что Сталин готовился напасть первым… В
августе 1997-го руководство народно-патриотического движения «Народовластие»
приняло моё предложение устроить встречу студентов университета и
курсантов военного института с ветеранами – участниками Великой
Отечественной с первых её дней, то есть с июня-июля 1941 года.
Гостей принимали в банкетном зале Дворца культуры машиностроителей. На
столе стояли вазы с цветами. В углу закипал большой ослепительно
начищенный самовар. Студентки резали на доли два огромных мясных пирога,
я клеил на водочные бутылки открытки с изображением молодого бойца в
лихо сдвинутой на правую бровь пилотке. За спиной победителя виднелась
стена поверженного рейхстага и надпись на ней: «Дошли!» Эта новая
этикетка пришлась по душе ветеранам.
По данным городского военкомата, участников Второй мировой, воевавших с
лета 1941 года, в городе насчитывалось тридцать шесть человек. Все они
загодя получили приглашение на наше мероприятие. В назначенный час
военкоматский автобус доставил к крыльцу Дворца двенадцать ветеранов.
Остальные не смогли прибыть по здоровью.
Не без труда поднялись они на второй этаж, расселись за длинным, под
белой скатёркой столом. Лишь двое обладали внушительным ростом, но все
были жилистые, поджарые, никто не казался невзрачным.
Поначалу ветераны недоверчиво взирали на суету весёлых студенток: не
заманили ли их на очередную тусовку, где восхваляют предателя Власова, а
их Победу порочат? Никто не надел боевых наград: на дворе не Девятое Мая,
а рядовой сентябрьский день. Зато председатель «Народовластия»
генерал-майор Нестеров и Герой Советского Союза полковник Елисеев
прибыли в парадной форме, с «иконостасами» на груди. В 1943-м батальон
Елисеева захватил и удержал важный плацдарм на Днепре, после войны Федот
Васильевич был городским военкомом; Владимир Сергеевич Нестеров
дослужился до начальника областного управления КГБ и в отставку ушёл под
давлением «демократов». Оба пользовались у ветеранов заслуженным
авторитетом. В словах к собравшимся они выражали надежду, что страна
скоро опомнится, сбросит морок «демократических реформ» как дурной сон.
Выпили за Победу. Студентки без аккомпанемента спели «Синий платочек», «Катюшу».
Ветераны наши повеселели, глаза зажглись задорным блеском. Один из
гостей среди остальных был самым весёлым: подпевая студенткам, браво
подкручивал ус. Разглядев его орденские планки, я спросил:
- Скажите, за что у вас три медали «За отвагу»?
- Об этом долго рассказывать, - собеседник мой усмехнулся, но по-доброму
взглянул блестящими молодыми глазами в морщинистых, как кора, веках. –
Первую дали за финскую, в сороковом. Вторую в сорок первом, третью - в
сорок втором.
- В начале войны награждали негусто…
- В сорок третьем воевал мало, - продолжал старик, - по госпиталям
валялся из-за ранений. Ордена все – за сорок четвёртый. В сорок пятом, в
феврале, опять ранило. А тут и войне конец.
- На первых порах трудно было? Немец ведь внезапно напал…
- Мы к войне лет десять готовились, - старинушка под усами прятал
насмешку. - Кто на заводе, кто на службе, кто как я – в ОСОАВИАХИМе.
Какая ещё внезапность? Все знали, что война будет. - Откинулся на спинку
стула, покачал головой. – Наш комполка в империалистическую унтером
воевал. Он говорил: ребята, немец вас нипочём не храбрее. В чём его сила?
В вооружении. Кто хорошо владеет оружием, перед тем германец – что цыган
без уздечки. Учил он нас военной науке до десятого пота… Ну, мы в первом
бою немчуре задали перцу! Танки немецкие пропустили – на засаду «сорокапяток»,
- а по пехоте: залп и в штыки! В рукопашной немец скис. Загнали его в
болото.
- А когда было труднее всего?
- Под бомбёжками. Утюжили нас как проклятых. Вот Иваныч не даст соврать.
– Указал на соседа. – Ему на орехи досталось!
- Четыре часа в плену был, - ухмыльнулся Иваныч. – Беспатронным взяли,
после контузии.
- Бежали?
- Мы, человек двадцать пленных, кинулись к лесу с дороги. А конвой по
нас – из винтовок. Да ещё мотоцикл подкатил с пулемётом. Хорошо, до лесу
было рукой подать. Пуля – дура: на сапоге каблук мне отбила.
- Иваныч в сорок третьем в одиночку из пушки четыре «тигра» подбил, - с
гордостью, будто о самом себе, заметил соратник. – К Герою его
представляли.
- Что ж не дали?
- А дали – Красного Знамени. Видать, учли, что в окружении был.
- Часто войну вспоминаете?
- Как же! Снится опять мой «дегтярь» - будто лупит он длинными очередями.
Я – так и так – долой палец с крючка, чтоб ствол-то не перегреть. А он
знай палит. – Старый солдат положил перед собою тяжёлые, крепко сжатые
кулаки, глаза колюче сощурились. – В сон всё прямо как на войне: окопы
наши, землянки, передок весь в воронках. Я за пулемётом лежу, вижу: идут.
А на прицеле – не фрицы… Сам знаешь, кто!
Я смотрел на этих стариков и силился представить, как они, тогда совсем
молодые, с боями шли сперва от границы, а затем обратно, чтобы добить
кровавое чудовище в его логове. Нам, с детства познавшим уют и комфорт,
трудно понять, как они, полуголодные, безмерно уставшие, выстаивали под
атаками немецких стервятников и гусеничных бронированных монстров – и с
чем? С бутылками с горючею смесью, гранатами и ПТР. А теперь, на склоне
лет, нравственные сухожилия этих беспримерных людей тщатся подрезать
пигмеи и тролли, которые твердят, что победа была пирровой и поэтому
нечего ею гордиться, - надо было сдаться врагу.
Неужели не сдюжим, покоримся новому супостату?
Слово дали одной из студенток, светловолосой чуть курносой дивчине.
- С детства слышала от родителей, - девушка волновалась как на экзамене,
голос немного дрожал, - мне говорили: помни, Люба, прадедушек Степана и
Родиона, они от Гитлера нас спасли. Если бы не они, нам всем не жить! –
Люба чуть задохнулась; упрямо тряхнув головой, заговорила громче, смелее.
– Прадедов своих я не помню. Но мне всегда хотелось увидеть людей,
которые вместе с ними защитили нас на войне. Спасибо вам, дорогие
солдаты. Если б не вы, нам всем не видать белого света.
Другая студентка рассказала про свой выпускной бал, когда вокруг все
радовались, что со школой покончено и впереди – долгая, интересная жизнь.
- Я почему-то подумала: что же было на душе у прадедов наших, когда они
с выпускного шли прямо на фронт?..
Один из курсантов настроил гитару, запел дуэтом с приятелем:
Здравствуйте, дачники, здравствуйте, дачницы!
Летние маневры давно уж начались…
Молодёжь охотно пела и плясала на «бис».
За чаем беседа пошла по-иному – на полном доверии. За общим гомоном я
расслышал, как Иваныч сказал другу-фронтовику:
- Союзнички наши рано Россию хоронят. Ещё побарахтаемся. Есть у нас
смена!
Расходились уж в сумерках. Провожая героев Великой войны, генерал
Нестеров сказал мне негромко:
- Пришли на костылях, а уходят как победители. Все палки, костыли
побросали. Железные люди!
В детстве и юности меня не покидала странная, неотвязная мысль: как мы,
дети послевоенного поколения, сумеем сохранить, уберечь наследие великих
дедов – нашу необъятную, славную красотой и богатством страну? Ведь мы,
положа руку на сердце – лишь слабая тень наших могучих, несокрушимых
предков… Что из того, что предали и профукали Державу не внуки, а дети
воевавших отцов? Кому от этого легче?! Может быть, намотав на ус, дети и
внуки наши будут умнее, удачливее, достойнее нас? Дай Бог, дай Бог…
2013 - 2014
